Неточные совпадения
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и
собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он
понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Проводя этот вечер с невестой у Долли, Левин был особенно весел и, объясняя Степану Аркадьичу то возбужденное состояние, в котором он находился, сказал, что ему весело, как
собаке, которую учили скакать через обруч и которая,
поняв наконец и совершив то, что от нее требуется, взвизгивает и, махая хвостом, прыгает от восторга на столы и окна.
— А я
понимаю, — отвечала maman, — он мне рассказывал, что какой-то охотник нарочно на него пускал
собак, так он и говорит: «Хотел, чтобы загрызли, но бог не попустил», — и просит тебя, чтобы ты за это не наказывал его.
— А я — не
понимаю, — продолжала она с новой, острой усмешкой. — Ни о себе, ни о людях — не
понимаю. Я не умею думать… мне кажется. Или я думаю только о своих же думах. В Москве меня познакомили с одним сектантом, простенький такой, мордочка
собаки. Он качался и бормотал...
— Это, брат, ты врешь, — возразил Иван, как будто трезвея. — Ошибаешься, — поправил он. — Все
понимают, что им надо
понять. Тараканы, мыши… мухи
понимают,
собаки, коровы. Люди — все
понимают. Дай мне выпить чего-нибудь, — попросил он, но, видя, что хозяин не спешит удовлетворить его просьбу, — не повторил ее, продолжая...
— Ну, — сказал он, не понижая голоса, — о ней все
собаки лают, курицы кудакают, даже свиньи хрюкать начали. Скучно, батя! Делать нечего. В карты играть — надоело, давайте сделаем революцию, что ли? Я эту публику
понимаю. Идут в революцию, как неверующие церковь посещают или участвуют в крестных ходах. Вы знаете — рассказ напечатал я, — не читали?
— Бир, — сказал Петров, показывая ей два пальца. — Цвей бир! [Пару пива! (нем.)] Ничего не
понимает, корова. Черт их знает, кому они нужны, эти мелкие народы? Их надобно выселить в Сибирь, вот что! Вообще — Сибирь заселить инородцами. А то, знаете, живут они на границе, все эти латыши, эстонцы, чухонцы, и тяготеют к немцам. И все — революционеры. Знаете, в пятом году, в Риге, унтер-офицерская школа отлично расчесала латышей, били их, как бешеных
собак. Молодцы унтер-офицеры, отличные стрелки…
— Настоящих господ по запаху узнаешь, у них запах теплый,
собаки это
понимают… Господа — от предков сотнями годов приспособлялись к наукам, чтобы причины
понимать, и достигли понимания, и вот государь дал им Думу, а в нее набился народ недостойный.
— Она будет очень счастлива в известном, женском смысле понятия о счастье. Будет много любить; потом, когда устанет, полюбит
собак, котов, той любовью, как любит меня. Такая сытая, русская. А вот я не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало знаю и не
понимаю Россию. Мне кажется — это страна людей, которые не нужны никому и сами себе не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру. И — немец, хотя я не люблю немцев.
Илья Ильич
понимал, какое значение он внес в этот уголок, начиная с братца до цепной
собаки, которая, с появлением его, стала получать втрое больше костей, но он не
понимал, как глубоко пустило корни это значение и какую неожиданную победу он сделал над сердцем хозяйки.
Пока я ехал по городу, на меня из окон выглядывали ласковые лица, а из-под ворот сердитые
собаки, которые в маленьких городах чересчур серьезно
понимают свои обязанности. Весело было мне смотреть на проезжавшие по временам разнохарактерные дрожки, на кучеров в летних кафтанах и меховых шапках или, наоборот, в полушубках и летних картузах. Вот гостиный двор, довольно пространный, вот и единственный каменный дом, занимаемый земским судом.
— Я
понимаю именно такую охоту, — говорила Зося. — Это совсем не то, что убивать птицу из-под
собаки… Охота с ружьем — бойня. А здесь есть риск, есть опасность.
Потом пролетит муха: «жжж…»
Собака откроет сначала один глаз, потом другой, прищурится немного и этак,
понимаете, вдруг «гхам!..».
—
Понимаю, довольно! Сами-то приходите! Иси, Перезвон! — совсем уже свирепо прокричал он
собаке и большими, скорыми шагами зашагал домой.
Оказалось, что первым проснулся Дерсу; его разбудили
собаки. Они все время прыгали то на одну, то на другую сторону костра. Спасаясь от тигра, Альпа бросилась прямо на голову Дерсу. Спросонья он толкнул ее и в это время увидел совсем близко от себя тигра. Страшный зверь схватил тазовскую
собаку и медленно, не торопясь, точно
понимая, что ему никто помешать не может, понес ее в лес. Испуганная толчком, Альпа бросилась через огонь и попала ко мне на грудь. В это время я услышал крик Дерсу.
— А то раз, — начала опять Лукерья, — вот смеху-то было! Заяц забежал, право!
Собаки, что ли, за ним гнались, только он прямо в дверь как прикатит!.. Сел близехонько и долго-таки сидел, все носом водил и усами дергал — настоящий офицер! И на меня смотрел.
Понял, значит, что я ему не страшна. Наконец, встал, прыг-прыг к двери, на пороге оглянулся — да и был таков! Смешной такой!
Около полудня мы сделали большой привал. Люди тотчас же стали раздеваться и вынимать друг у друга клещей из тела. Плохо пришлось Паначеву. Он все время почесывался. Клещи набились ему в бороду и в шею. Обобрав клещей с себя, казаки принялись вынимать их у
собак. Умные животные отлично
понимали, в чем дело, и терпеливо переносили операцию. Совсем не то лошади: они мотали головами и сильно бились. Пришлось употребить много усилий, чтобы освободить их от паразитов, впившихся в губы и в веки глаз.
Осмотревшись, я
понял причину своих снов. Обе
собаки лежали у меня на ногах и смотрели на людей с таким видом, точно боялись, что их побьют. Я прогнал их. Они перебежали в другой угол палатки.
По одному виду можно было
понять, что каждому из них ничего не стоит остановить коня на полном карьере, прямо с седла ринуться на матерого волка, задержанного на лету доспевшей
собакой, налечь на него всем телом и железными руками схватить за уши, придавить к земле и держать, пока не сострунят.
Они осматривают
собак, спорят. Разговор их не всякий
поймет со стороны. Так и сыплются слова...
— Словом, «родная сестра тому кобелю, которого вы, наверное, знаете», — замечает редактор журнала «Природа и охота» Л. П. Сабанеев и обращается к продавцу: — Уходи, Сашка, не проедайся. Нашел кого обмануть! Уж если Александру Михайлычу несешь
собаку, так помни про хвост.
Понимаешь, прохвост, помни!
Часто случалось мне не верить своим глазам, когда, после отчаянного выстрела, пущенного просто в куст или в чащу древесных ветвей по тому направлению, по какому юркнул вальдшнеп, вдруг
собака выносила мне из кустов убитого вальдшнепа. Как частые сучья, правда без листьев, за которыми не видно птицы, не мешают иногда дроби попасть в нее — не
понимаю и теперь!..
Тот сейчас же его
понял, сел на корточки на пол, а руками уперся в пол и, подняв голову на своей длинной шее вверх, принялся тоненьким голосом лаять — совершенно как
собаки, когда они вверх на воздух на кого-то и на что-то лают; а Замин повалился, в это время, на пол и начал, дрыгая своими коротенькими ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители, не зная еще в чем дело, начали хохотать до неистовства.
Но бедняк и тут не
понял; он засуетился еще больше прежнего, нагнулся поднять свой платок, старый, дырявый синий платок, выпавший из шляпы, и стал кликать свою
собаку, которая лежала не шевелясь на полу и, по-видимому, крепко спала, заслонив свою морду обеими лапами.
— То есть… простите, ваше сиятельство, — замялся Лодыжкин. — Я — человек старый, глупый… Сразу-то мне не
понять… к тому же и глуховат малость… то есть как это вы изволите говорить?.. За
собаку?..
— Ах, как вы бестолковы! Трилли, у тебя заболит горлышко. Ведь
поймите, что
собака ваша, а не моя. Ну сколько? Десять? Пятнадцать? Двадцать?
— Ах, мой бог!.. Вы, кажется, нарочно притворяетесь идиотом? — вскипела дама. — Няня, дайте поскорее Трилли воды! Я вас спрашиваю русским языком, за сколько вы хотите продать вашу
собаку?
Понимаете, вашу
собаку,
собаку…
— Господи, что же это такое? — взмолился генерал, останавливаясь перед Лаптевым. — Евгений Константиныч! вас ждут целый час тысячи людей, а вы возитесь здесь с
собакой! Это… это… Одним словом, я решительно не
понимаю вас.
Только истинные охотники
поймут торжественность наступившего момента, и даже набоб испытывал приятное волнение, наблюдая каждое движение искавшей
собаки.
— И следовало бы поколотить: зачем стреляли в
собаку, — заметила Луша с серьезным видом. — Вот чего никогда, никогда не
пойму… Убить беззащитное животное — что может быть хуже этого?..
Миртов благодарно полюбил эти купанья и прогулки втроем. Он был очень одинокий человек. В доме у него никого не было, кроме
собаки и старой-престарой кухарки, которая ничего не слышала, не
понимала и не умела, кроме как бегать за пивом.
И сколько времени теперь без одежды и пищи… et comprenez vous, je mange се que les chiens ne mangeraient pas [и,
понимаете, я ем то, чего не стали бы есть
собаки… (франц.).]… а это тяжело, генерал, тяжело…
Юлия Матвеевна, все это наблюдавшая, даже вскрикнула от испуга: считая Егора Егорыча за превосходнейшего человека в мире, Юлия Матвеевна, будучи сама великой трусихой лошадей,
собак, коров и даже шипящих гусей,
понять не могла этой глупой страсти ее кузена к бешеным лошадям.
Но такою гордою и независимою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпарился огнем ласк из ее сердца, и всякий раз при виде людей, при их приближении, она терялась и ждала побоев. И долго еще всякая ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла
понять и на которое она не могла ответить. Она не умела ласкаться. Другие
собаки умеют становиться на задние лапки, тереться у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои чувства, но она не умела.
Бедная
собака, казалось,
понимала готовившуюся ей участь.
— Ну, тоже и ее дело надо
понять, — это дело — скудное, дело зимнее… И
собака любит, когда ее гладят, того боле — человек! Баба живет лаской, как гриб сыростью. Ей поди самой стыдно, а — что делать? Тело просит холи и — ничего боле…
Гамзало
понял, для чего Хаджи-Мурат велел зарядить ружья. Он с самого начала, и что дальше, то сильнее и сильнее, желал одного: побить, порезать, сколько можно, русских
собак и бежать в горы. И теперь он видел, что этого самого хочет и Хаджи-Мурат, и был доволен.
— Это крышка мне! Теперь — держись татарина, он всё
понимает, Шакирка! Я те говорю: во зверях —
собаки, в людях — татаре — самое надёжное! Береги его, прибавь ему… Ох, молод ты больно! Я было думал — ещё годов с пяток побегаю, — ан — нет, — вот она!
— Н-на, ты-таки сбежал от нищей-то братии! — заговорил он, прищурив глаза. Пренебрёг? А Палага — меня не обманешь, нет! — не жилица, — забил её, бес… покойник! Он всё
понимал, — как
собака, примерно. Редкий он был! Он-то? Упокой, господи, душу эту! Главное ему, чтобы — баба! Я, брат, старый петух, завёл себе тоже курочку, а он — покажи! Показал. Раз, два и — готово!
— А вы
понимаете, что уронили себя во мнении ваших знакомых? — спросил горбун и зевнул, напомнив
собаку с медным глазом.
— Ты — Матвей, а я — Мокей, тут и вся разность, — милай,
понимаешь? Али мы не люди богу нашему, а? Нам с тобой все псы —
собаки, а ему все мы — люди, — больше ничего! Ни-к-какой отлички!
Сосед привез с собою в кибитке маленький фальконет и велел выстрелить из него в ознаменование радости; легавая
собака Бельтовой, случившаяся при этом, как глупое животное, никак не могла
понять, чтоб можно было без цели стрелять, и исстрадалась вся, бегая и отыскивая зайца или тетерева.
На нас, боевых генералов, клевещут, будто мы только как цепные
собаки нужны, когда нас надо спустить, а в системе мирного времени ничего будто не
понимаем.
Кого среди ночного мрака заставала метель в открытом поле, кто испытал на самом себе весь ужас бурной зимней ночи, тот
поймет восторг наших путешественников, когда они удостоверились, что точно слышат лай
собаки. Надежда верного избавления оживила сердца их; забыв всю усталость, они пустились немедленно вперед. С каждым шагом прибавлялась их надежда, лай становился час от часу внятнее, и хотя буря не уменьшалась, но они не боялись уже сбиться с своего пути.
Самый снисходительный из судей пожимает плечами и с сожалением говорит: «Я
понимаю охоту с ружьем, с борзыми
собаками — там много движения, ловкости, там есть какая-то жизнь, что-то деятельное, даже воинственное.
Актер. Искать город… лечиться… Ты — тоже уходи… Офелия… иди в монастырь…
Понимаешь — есть лечебница для организмов… для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота, пища… всё — даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я на пути к возрожденью… как сказал… король… Лир! Наташа… по сцене мое имя Сверчков-Заволжский… никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени…
Понимаешь ли ты, как это обидно — потерять имя? Даже
собаки имеют клички…
Сатин. Брось! Люди не стыдятся того, что тебе хуже
собаки живется… Подумай — ты не станешь работать, я — не стану… еще сотни… тысячи, все! —
понимаешь? все бросают работать! Никто, ничего не хочет делать — что тогда будет?
Настя(вскакивая). Молчите… несчастные! Ах… бродячие
собаки! Разве… разве вы можете
понимать… любовь? Настоящую любовь? А у меня — была она… настоящая! (Барону.) Ты! Ничтожный!.. Образованный ты человек… говоришь — лежа кофей пил…
Псы пуще захрипели, лошади понесли; и Егорушка, еле державшийся на передке, глядя на глаза и зубы
собак,
понимал, что, свались он, его моментально разнесут в клочья, но страха не чувствовал, а глядел так же злорадно, как Дениска, и жалел, что у него в руках нет кнута.
— Вот оно что!.. — проговорил он, тряхнув головой. — Ну, ты не того, — не слушай их. Они тебе не компания, — ты около них поменьше вертись. Ты им хозяин, они — твои слуги, так и знай. Захочем мы с тобой, и всех их до одного на берег швырнем, — они дешево стоят, и их везде как
собак нерезаных.
Понял? Они про меня много могут худого сказать, — это потому они скажут, что я им — полный господин. Тут все дело в том завязло, что я удачливый и богатый, а богатому все завидуют. Счастливый человек — всем людям враг…